II. Общественный быт литовцев по древнейшим известиям Данные археологии о местожительстве литовцев. Известие Тацита об эстиях и их быте: вопрос о народности эстиев. Судины и галинды Птоломея. Готское влияние на Литву. Успехи литовской общественности к концу X в. по

III. РОДО-ПЛЕМЕННОЙ И ОБЩИННО-ПЛЕМЕННОЙ ПЕРИОДЫ

Литовское племя и ятвяги (соседи славян).

В тесной связи с славянскими племенами на западе находилось племя литовское , игравшее важную роль в нашей истории и потом вошедшее в состав Русского государства. К литовскому племени принадлежали древние пруссы , голяды , судены , корсь и нынешние литовцы и латыши . Из многих исследований о литовском племени и языке, о сродстве их с соседними племенами и языками, оказывается достоверным только то, что славяне и литовцы из всех индоевропейских племен суть самые ближайшие друг к другу , и что литовское племя с незапамятных пор обитало в настоящих своих жилищах . Это давнее и постоянное пребывание на одних местах, уединение, которым литовское племя было обязано природе своей страны, непривлекательной и с трудом доступной, дали ему возможность развить свою особую религиозную систему и строго подчинить ей свой быт. Этим литовское племя отличается от родственных племен - славянского и германского, которые история застает в движении, в беспрестанном столкновении с чуждыми народами и государствами, что препятствовало им утвердить свой религиозный быт на прочных основах, а когда получили они к тому возможность, то уже подверглись влиянию образованнейших народов и должны были принять другую, высшую религию. Германское племя только в отдаленной Скандинавии, славянское только на берегах Балтийского моря могли выработать для себя более или менее прочные формы религиозного быта, чем и объясняется упорное сопротивление, встреченное здесь христианством.

У литовского племени подле князей мы видим жрецов с обширным влиянием и кругом деятельности; князь (Rikgs) ведал военные дела, все что относилось к внешней защите страны и к сохранению внутренней безопасности; верховный жрец (Криве) заведовал не только делами богослужебными, но и судебными, был верховным судьею и нарядником. Уставы , обычаи литовского племени , сходные в главном с уставами и обычаями других соседних племен, славянских и германских, разнятся от последних тем, что проникнуты религиозным началом, истекают из него: так, например, мы видим, что у литовцев, точно так как у германцев, отец семейства имел право убивать своих больных или увечных детей , но у литовцев этот обычай освящен был религиозным основанием: "потому что слуги литовских богов должны не стенать, но смеяться, потому что бедствие человеческое причиняет скорбь богам и людям". На том же основании дети имели право умерщвлять престарелых и больных родителей ; человеческие жертвы дозволялись и оправдывались: "Кто в здоровом теле захочет принесть в жертву богам себя или своего ребенка, или домочадца, тот может сделать это беспрепятственно, потому что, освященные через огонь и блаженные, будут они веселиться вместе с богами". Большая часть верховных жрецов оканчивали свою жизнь добровольным сожжением для умилостивления гнева богов; эти литовские воззрения или, лучше сказать, воззрения, общие всем соседним племенам, но сохранившиеся у литовцев в большей определенности и связи, имели влияние на германский обычай приносить в жертву князей во время общественных бедствий; уже в христианские времена был обычай у германских и славянских племен обвинять князей и церковные власти в общественных бедствиях.

Женщины также страдали в подобных обстоятельствах: литовцы прежде всего отделывались от них во время голода, а финны при своей наклонности к суеверию приписывали чародейству женщин непосредственное участие в произведении последнего. Если женатый человек будет уличен в связи с девицею, то его должно отдать псам на съедение, потому что он наругался над богами, живущими в состоянии супружества и девства. Безбрачие было необходимым условием для Криве и для всех подчиненных ему жрецов; женщина была, видимо, унижена, исключена из сообщества с мужчинами.

Из литовских племен очень рано вошли в состав русских владений голяди или голядь, жившие по рекам Протве и Угре, замешанные среди племен славянских - радимичей, вятичей и новгородцев. Каким же образом часть литовского племени голядей попала так далеко на восток? Простирались ли так далеко древнейшие жилища литовского племени, перерезанные после движением славян с юга или голяди явились на Протве и Угре вследствие движения с запада, точно так, как тем же путем явились славянские лехитские племена радимичей и вятичей? Быть может, даже переселение голядей на восток находилось в связи с означенным переселением радимичей и вятичей, с другой стороны, природа страны голядов и некоторые исторические данные делают вероятным переселение части этого племени на восток вследствие недостатка жизненных средств; Галиндия находилась к северу от Мазовии, была наполнена множеством вод, густых лесов и пущей; рассказывают, что в одно время народонаселение Галиндии так умножилось вследствие долгого мира, что средств к жизни стало недоставать, в таких обстоятельствах старшины определили, чтоб в продолжение известного времени все младенцы женского пола были умерщвляемы. Понятно, что ни одно из приведенных предположений не может быть принято преимущественно перед другим, но все они, вместе взятые, достаточны для убеждения в том, что наши голяди были родственны жителям литовской Галиндии.

Кроме Литвы, в наших летописях встречаем еще народ, с которым Русь также очень рано входит в неприязненные столкновения и которого страна после вошла в состав империи - это загадочный народ ятвягов . Ятвяги жили, во-первых, в западной части Полесья, потом - во всем Подляшье, в части Мазовии, находившейся между речкой Валпушей, впадающей в Нарву, и Бугом; наконец, в древней Судавии. О происхождении ятвягов древние писатели разногласят: одни говорят, что ятвяги языком, религиею и нравами были схожи с Литвою, пруссами и самогитами, другие же, что ятвяги совершенно отличались языком от славян и литвы. Новейшие исследователи признают их потомками язигов сарматских, но без положительно ясных доказательств. Каково бы ни было происхождение ятвягов, народ этот является в истории диким, разбойническим и очень долго сохраняет язычество. Веря в переселение душ, ятвяги в битвах не обращались в бегство и не давались в плен, но погибали вместе с женами; вели образ жизни полуоседлый, полукочевой. Указывают и теперь еще остатки ятвягов в Скидельском округе, на левой стороне реки Пелясы и Котры, они резко отделяются от белоруссов и литовцев смуглым видом, черным платьем, нравами и обычаями, хотя все уже говорят белорусским языком с литовским произношением. У белоруссов в Подляшье существует поговорка: "Смотрит ятвягом (выгляда як ядвинга)" в значении: смотрит разбойником.

Прежде, чем начать разговор не о "Литве" нынешней, а о Летописной Литве, о том, где она находилась, кем была населена и о происхождении термина "Литва" вообще, мне хотелось бы сделать небольшое отступление, однако, напрямую касающееся нашей темы.

В то время, как подавляющее число стран старается выставить себя в более благоприятном свете, даже не имея на то зачастую каких-либо вменяемых оснований, на так называемом пост-советском пространстве осуществляется постыдная практика самооплевывания.

Особенно это касается государств, которым, казалось бы, и напрягаться не надо, чтобы доказывать их историческую состоятельность. Более того, такие страны как Россия, Украина и Беларусь не только могут легко подтвердить свое непременное участие в становлении европейской цивилизации, но они в состоянии со всей убедительностью также показать остальному миру, что в деле этого становления им по-праву принадлежит ключевая роль.

О значении имиджа

К сожалению, вместо трезвой и логической оценки нашего исторического наследия современные авторы, особенно те, кто именует себя "историками", прибегают к написанию чрезвычайно политизированных материалов, не имеющим с картиной прошлого ничего общего. Налицо их стремление твердо следовать в фарватере стереотипов и идеологических заморочек, выработанных еще в былые царско-советские времена, когда "вожди" в целях достижения сиюминутной политической выгоды шли на подлог и фальсификацию, гнобя как историю собственных народов, так и сами эти народы.

Сначала - с целью ублажения раковой опухоли на своем теле в образе так называемого "православия", а затем - чтобы "лучше" выглядеть перед лицом своих геополитических конкурентов. Так на историческую тематику родного народа не пишут. В то же время, если у некоторык из этих писак и прослеживается некая толика здравого смысла, желание возвысить свой народ, то у подавляющей массы их налицо тенденция его опустить. А это уже недопустимо делать ни при каких обстоятельствах.

Ведь что сейчас происходит? Страны борются за рынки сбыта. Они стремятся найти новых торговых партнеров и стараются привлечь как можно больше инвесторов. Идет отчаянное сражение за природные ресурсы. В этой бескомпромиссной борьбе ради достижения своих целей государства не брезгуют пускать в ход любые возможные средства - одни честно вкладывают деньги в развитие своей инфраструктуры, вторые предпочитают включать печатный станок, третьи беспощадно бомбят "несговорчивые режимы" и т. д. Одним словом, происходит то, чему все мы являемся прямыми свидетелями.

В сложившейся ситуации первостепеннейшей задачей каждого государства является неустанная работа над усовершенствованием своего имиджа. А одной из архиважнейших составляющих имиджа любого народа является его история .

Чтобы выглядеть привлекательней - я повторюсь еще раз - страны стараются всячески выпячивать свою историю, если она у них действительно есть. Именно во многом благодаря этому обстоятельству Грецию некогда приняли в Европейское сообщество, видя в ней, прежде всего, "колыбель философии и демократии", а не нищую задрыпаную страну, которой она всегда являлась. Если же история выглядит недостаточно привлекательной, правительство дает отмашку на ее коррекцию или даже полное перередактирование.

Так в свое время поступило подавляющее большинство государств, которые ныне слывут "цивилизованными". Более того, если у иного из новоиспеченных государств сколь-нибудь заметной истории нет вообще, то это государство может ее попросту выдумать. Одним из ярчайших примеров такого подлога является так называемая "история" недавно искусственно образованной Литовской Республики.

Попробуйте включить поисковик, набрав в нем "Великое Княжество Литовское". Всплывут тысячи текстов, написанных чуть ли не на всех языках мира, которые нам расскажут, что Княжество было основано теми, кого мы называем жмудзинами! Т. е., людьми на то время не имевшим ни письменности, ни сколь-нибудь очерченного вероисповедания, ни государственности вообще.

О белорусах - истинных учредителях Княжества - там в большинстве случаев не говорится совсем. Разве только в унизительном контексте, что они "были-де порабощены литовцами". На вопрос же "а почему государственным языком ВКЛ был старобелорусский язык " следует ответ, что "литовцы", мол, учили этот язык специально, чтобы было легче разговаривать с "рабами"!

Особенно пестрят подобными перлами в инете тексты, переведенные литовскими пропагандистами на английский и немецкий языки. Вот в этот бред, уважаемый читатель, верите и Вы. И я не смею винить Вас за это, поскольку в это поверили уже миллионы людей, воспитанных на сфальсифицированных материалах, преподаваемых в школах, лицеях, вузах...

А теперь представьте такую ситуацию: богатый иностранный инвестор хочет вложить миллиард в перспективный проект. Однако у него есть выбор - государство А с родословной, похожей на нынешнюю "литовскую" и государство Б с "имиджем", напоминающим белорусский. Инвестор принимается наводить справки об этих государствах. Он видит массу материалов, с любовью написанных о стране А и только одну-две статьи некоего "историка" о стране Б, написанныe, к тому же, на незнакомом языке. Инвестор набирается терпения и приглашает хорошего переводчика - все-таки решается важный вопрос, куда вложить миллиард! Через час переводчик кладет инвестору на стол только что переведенный текст, скажем, из "Беларускай думки". Инвестор читает и хватается за голову. Угадайте с 3-х раз, какой выбор при этом он делает?

Приведя этот упрощенный пример, я не призываю никого врать. Иначе, чем мы будем тогда отличаться от наших геополитических противников? Беларусь не Литовская Республика и даже не Скандинавия, напрочь забывшая о том, откуда она взялась и сочинившая себе новую привлекательную версию.

В случае с Беларусью достаточно сказать ПРАВДУ. Правду о великом прошлом Великого Народа, которое начинается отнюдь не с приходом советской власти, как у заангажированных авторов из "официальных" СМИ, и не в эпоху ВКЛ, как у "деятелей от оппозиции", продвинувшихся в этом вопросе несколько глубже, а намного и намного раньше.

И первые, и вторые являются, прежде всего, неотъемлемой частью одного и того же народа, и я хочу, чтобы все из них, наконец, осознали, какой колоссальный вред они лично наносят той же Беларуси, систематически, в одном случае, то поливая ее народ и историю помоями перед лицом широкой публики, то, во втором случае, искажая эту историю до неузнаваемости.

Этот вред не идет ни в какое сравнение с действиями какого-нибудь заклевываемого желторотого "оппа", случайно затянутого на улицу через социальные сети, чтобы похлопать в ладоши. Так может поступать только самый заклятый враг всего белорусского. В связи с этим точку зрения этаблированных СМИ по определению нельзя рассматривать и как нейкий разумный противовес оплевываемой ими концепции "литвинизма", даже если эти "литвинисты" где-то, возможно, и не правы. Хотя бы потому, что их "непрада" напралена на облагораживание имиджа Отчизны, и она для белорусов намного полезнее, чем распространяемая официозом лживая "правда", которая обильно льет воду на мельницу кого угодно - литовцев, поляков, татаров, россиян и даже откровенных врагов Беларуси, но только не самих белорусов.

Итак, кто же такие современные "литовцы" и "балты" вообще, которые так взбуторажили умы нашего обывателя?

Как немногочисленные национально ориентированные историки вместе со значительной частью белорусского народа, которую принято неправильно называть "оппами", так, собственно, и историки "официальные", если судить по контексту их материалов, почему-то склонны выделять "балтов" чуть ли не в некую отдельную расу. Давайте разберемся с этим вопросом. Только - чур - советую набраться терпения! - Несмотря на то, что я стараюсь писать предельно доходчиво, у читателей, имеющих за плечами только гуманитарное образование могут возникнуть затруднения с пониманием излагаемого.

Термин "Литва"ВПЕРВЫЕ упоминается не в "хрониках", как имеют обыкновение полагать "историки" всех мастей, а на одной-единственной страничке и в одном-единственном месте обширного документа, который называется "Кведлинбургские Анналы ". Это упоминание относится к 1009 году. Вот предложение из "Анналов", содержащее слово "Литва" - "Св. Бруно, архиепископ и монах, нареченный Бонифацием, в 11-ый год своего обращения был обезглавлен язычниками на границе Руси и Литвы, и вместе с 18 своими последователями вознесся на небеса 9 марта ".

К сожалению оригинал "Кведлинбургских Анналов", написанный, как принято почему-то считать, на латыни, и в основном повествующий о событиях вокруг городка Кведлинбург (федеральная земля Саксония Анхальт на терротории бывшей ГДР, а ныне - в ФРГ), как водится, не уцелел. Он странным образом исчез. То, что мы имеем сейчас, является тщательно отредактированной христианской церковью КОПИЕЙ документа, написанной действительно на латыни в 16 веке и хранящейся ныне в Дрездене.

Возможно, "историки" об этом никогда и не слышали, тем не менее, сие обстоятельство не умаляет их стремления делать заявления следующего типа: "...в науке проблема локализации названия «Литва» давно решена. В узком смысле это территория расселения литовских племен, чья восточная граница проходила примерно по линии Гродно — Новогрудок — Слоним — Браслав" (Вадим Францевич Гигин, историк из РБ - прим. Админ) .

Кем, конкретно, "решена", Вадим Францевич? Чье заключение Вы беретесь озвучивать, привязывая название "Литва" к "литовским племенам" северо-западнее "Браслава"? Если Вам трудно ответить на этот вопрос, то я подскажу. Древний термин "Литва" пытается увязать с нынешней Литовской Республикой литовский историк, профессор Вильнюсского университета господин Альфредас Бумблаускас. Это ему и иже с ним Вы, господин Гигин, по сирости своей изо всех сил пнетесь помочь обратить хромую блоху в грозного динозавра. А полагаться на "заключения" Адольфа Алоизовича Вы, уважаемый автор вышестоящего перла, еще никогда не пробовали?

Однако вернемся к "Кведлинбургским Анналам". Давайте внимательно рассмотрим изображение копии фрагмента, содержащее слово "Литва" и обратим внимание КАК написано это слово (смотрите картинку слева выше) .

По странному стечению обстоятельств оно написано НЕ ТАК , как на средневековых географических картах на латинском языке, отображающих Великое Княжество Литовское, а также в соответствующих латиноязычных документах. Т. е., ни "Lithuania", ни "Lietuva", ни даже "Lithvania" мы не видим, поскольку оно с предельной ясностью написано в этом латиноязычном историческом документе ПО-СЛАВЯНСКИ - "LITUA" , что произносится как "Литва", а не как-либо еще! Т. е., церковники-христианизаторы это славянское слово попросту забыли отредактировать, когда со славянского РУНИЧЕСКОГО оригинала 10 века, подлежащего ОБЯЗАТЕЛЬНОМУ уничтожению, писали эту латиноязычную копию 16 века.

Здесь уместно отметить, что НИ ОДИН из оригиналов древнейших и средневековых документов, включающих и все известные нам "русские" и "не русские" летописи, "саги", "анналы" и т. д., не дожил до наших дней. Они все без исключения были УНИЧТОЖЕНЫ христианской церковью. То, с чем мы имеем дело сейчас, является ОТРЕДАКТИРОВАННЫМИ христианскими церквями КОПИЯМИ этих документов . Существует масса толкований происхождения термина "Литва". Я не стану их все цитировать здесь. Я остановлюсь только на одном из них, которое упрямо от нас скрывается.

Термин "Литва" походит от славянского слова "лити"

Немецкие ученые, которые с присущей скрупулезностью изучили "Кведлинбургские Анналы", пришли к выводу, что термин "Литва" походит от славянского слова "лити" (лить) точно по такому же принципу, как от "бити" произошла "битва", от "жати" - "жатва", от "жрати" - "жратва" и т. д. Ударение во всех этих словах ставится на 1-й, а не на последний слог. Не верить им у меня нет никаких оснований. Во-первых, потому, что немцы не принадлежат к числу народов, которые склонны осыпать своих соседей комплиментами. А во-вторых - кому, как не немцам лучше знать. какую оценку необходимо давать документам, написанным ими же самими в их собственной стране особенно в тот период, когда они еще говорили по-славянски? Если у Вас, Вадим Францевич, на предмет "Кведлинбургских Анналов" имеется иная точка зрения, то, поверьте, любому человеку, освоившему хотя бы Букварь, с ней будет очень трудно согласиться.

Ведя разговор о Летописной Литве "научный мир историков" различного ранга спорит не только о происхождении самого слова "литва", но, естесственно, и о том, где же эту самую "Литву" искать на географической карте.

Тем не менее, с тех пор, как приоритет в обсуждении данного вопроса получили всевозможные прохиндеи, численность которых всегда намного превышает количество беспристрастных исследователей, предполагаемое местонахождение Летописной Литвы стали отождествлять с локацией нынешней Литовской Республики, которая ни к слову "литва", ни к настоящей Литве вообще никакого отношения не имеет .

Почему? Потому что как современные литовцы, так и их далекие предки называли себя и свою территорию иначе. В средние века они были не литовцами, а жмудзинами (жемойтами) и аукштайтами, а местность, где они проживали именовалась Жмудзь и Аукштайтия, но никак не Литва. У этих людей, как я уже сказал, не было ни грамоты, ни сколь-нибудь очерченного вероисповедования, ни государственности вообще до тех пор, пока ЛИТВИНЫ их не интегрировали в состав Великого Княжества Литовского или, по другому, Литвы - мощнейшего государства средневекового мира, некода основанного в районе белорусского города Новогрудок, ставшего его первой столицей.

Это государство быстро разрослось и вскоре стало простираться от Балтики до Черного Моря. ЛИТВИНЫ - они же настоящие ЛИТОВЦЫ, а не вымышленные "литовцы" от нынешней Литовской Республики,являются прямыми предками сегодняшних белорусов и то обстоятельство, что все официальные документы Великого Княжества Литовского были написаны именно на СТАРОБЕЛОРУССКОМ ЯЗЫКЕ, а само Княжество называлось Великое Княжество Литовское (предки нынешних белорусов), Русское (предки нынешних украинцев) и Жемойтское (предки нынешних "литовцев"), является ярчайшим тому доказательством. Бывшие жмудзины не называют свою страну Литвой и сегодня. Они называют ее Летува. Это МЫ САМИ в силу навязанных нам стереотипов называем ее Литвой.

"МОРЕ ГЕРОДОТА"

Чтобы осознать, какую чудовищную ошибку при этом ны делаем, нам надлежит более пристально взглянуть в свое прошлое. Давайте на мгновение выбросим из головы то, что мы знаем о Великом Княжестве и Руси вообще из официальных школьных учебников и антиславянских пропагандистских материалов.

Итак, территория Восточной Европы 1000 лет назад... Обратим особое внимание на климат той эпохи. Он на порядок мягче сегодняшнего, и в специальной научной литературе об этом факте содержится масса аргументированной информации. Из-за таяния полярных шапок уровень мирового океана был заметнее выше сегодняшнего, в результате чего многие низменности в Европе "набрякли" настолько, что оказались затопленными.

Тем не менее, "историки", в подавляющем большинстве своем осилившие только стереотипное гуманитарное образование, прозябают на сей счет в полнейшем неведении. Возможно, некоторые из них и слышали, что когда Эрик Рыжий приплыл в Гренландию, он вместо ледяного покрова увидел там густые березовые леса, однако значения этому они не придают. Как не знают они и о повествовании древнегреческого историка Геродота (484 до н. э. — 425 до н. э), посетившего регион нынешнего белорусского Полесья и описавшего его в своих трудах.

Геродот, чьи труды отличаются точностью и непредвзятостью, описывает Полесский Край, как территорию, на которой плещется огромное спокойное МОРЕ, воды которого местное население использует для судоходства, торговли и рыболовства.

Если мы бросим очень внимательный взгляд на современную физическую карту Полесского региона, занимающего, как известно, как значительную часть Республики Беларусь, так и почти всю территорию северной Украины, мы все еще сможем обезошибочно определить не только бывшую береговую линию "Моря Геродота", но и ряд островов на нем, которые, несомненно, были когда-то заселены.

Именно это внутреннее море, залившее в далекую дохристианскую эпоху Полесскую низменность и получило от местных жителей - предков нынешних полешуков название "лИтва" - от славянского слова "лити", "лить" - заливать водой (смотри выше справа - "Море Геродота", современные названия и границы - для наглядности; щелкните по картинке для увеличения) .

Широко распространенное в буржуазной науке представление о древних фишю-угорских и летто-литовских (балтийских) племенах, как о диких звероловах и рыбаках, бродивших по северным лесам, отнюдь не соответствует истине. С охотничье-рыболовческим бытом эти племена распрощались очень давно, еще во II тысячелетии до н. э. В I тысячелетии до н. э. уровень их культуры и общественных отношений лишь немного отличался от того, который наблюдался в это время в среде раннеславянских племен.

Восточными, северо-восточными и северными соседями славянских племен Поднепровья являлась в то время большая группа племен, занимавшая Верхнее Поволжье, берега Оки и область Валдайской возвышенности. Городища этих племен называются дьяковскими, по имени городища у с. Дьяково под Москвой. Дьяковские племена - это древние финно-угорские племена Поволжья и Севера, непосредственные предки известных по летописи веси, мери и муромы.

Дьяковские городища имеют обычно очень небольшие размеры, редко превышающие по площади 2000 кв. м. Несмотря на это, все они искусно укреплены валами и рвами. Встречаются городища с двумя-тремя валами и таким же числом рвов. Иногда валы обмазывались глиной, которая обжигалась с помощью костров. По гребню валов, а нередко и вокруг всей площадки поселка сооружался деревянный тын. Среди озер Валдайской возвышенности встречаются так называемые «болотные городища», расположенные на островах среди топких мест.

Одним из наиболее древних городищ в бассейне Оки и Волги, относящимся к середине I тысячелетия до н. э., является Старшее Каширское, исследованное в 1925-1926 гг. В. А. Городцовым.

Местом поселения служил окруженный оврагами с крутыми склонами мыс высокого берега Оки. На узком перешейке, связывающем мыс с плато высокого берега, были сооружены вал и ров; по краю площадки этой маленькой крепости возвышался тын из массивных дубовых бревен. На площади городища были открыты остатки нескольких, углубленных в землю жилищ, круглых в плане, диаметром 4-6 м. В центре каждого из них располагался очаг, над жилищем сооружалась коническая крыша. Жилища этого типа бытовали в бассейне Оки уже в неолитическую эпоху.

При исследовании Старшего Каширского городища обнаружено большое число различных предметов бытового и производственного назна­чения: железные топоры-кельты, ножи, всевозможные острия и т. д.

Однако железо было в то время еще редким металлом. Обитатели поселка много орудий делали из кости и рога, например иглы, разнообразные острия, наконечники стрел, гарпуны, остроги, долота и др. Очень интересны костяные рукоятки ножей разнообразных форм, украшенные скульптурным орнаментом. У одного костяного орудия на месте лезвия была вставлена заостренная бронзовая пластинка, что так­же говорит о том, что население поселка еще не целиком вступило в железный век. На городищах более позднего времени железные вещи уже полностью господствуют. Железо тогда стало добываться повсеместно из болотных и иных руд сыродутным способом.

Глиняная посуда Старшего Каширского городища, характерная и для всех других древних дьяковых городищ, имела вид плоскодонных горшков, украшенных по наружной поверхности отпечатками грубых тканей и плетенки. Археологи называют такой орнамент «сетчатым» или «текстильным».

Из глины изготовлялись пряслица для веретен и так называемые «грузики дьяковского типа» - глиняные изделия неизвестного назначения, возможно, грузики для вертикального ткацкого станка.

Важную роль в хозяйстве древних обитателей бассейна Оки и Волги играли скотоводство и примитивное земледелие. Стадо состояло из лошадей, свиней, крупного и мелкого рогатого скота. Особенно много было лошадей и свиней, причем в пищу поступали преимущественно молодые особи. Лошади служили для верховой езды, о чем говорят найденные на городище псалии от удил. О земледелии свидетельствуют обломки железного серпа и ручные жернова.

Подобные же находки были сделаны при исследовании многих других городищ бассейна Оки (Кондраковское и др.) и Верхней Волги (Городи-щенское, «Городок» и др.)

Никаких особых культовых мест I тысячелетия до н. э. в области распространения этих городищ не обнаружено. Лишь в пределах некоторых городищ оказались небольшие глиняные площадки, рассматриваемые некоторыми археологами в качестве жертвенников. Повидимому, религиозные обряды были здесь иного характера, нежели у славянских племен. Об этом говорит и отсутствие могильников. На основании фольклорных данных можно предполагать, что здесь был распространен обряд поверхностного погребения, например на деревьях, что до недавнего прошлого практиковалось некоторыми народами севера Сибири.

По степени общественно-экономического развития и по характеру культуры много общего с дьяковскими племенами имели западнофинские племена - предки эстов и ливов, населявшие территорию Эстонии и северной Латвии. Материальная культура западно-финских племен Прибалтики отличалась от дьяковской тем, что она восприняла значительное количество балтийских, лужицких и других западных элементов.

Здесь известны также укрепленные поселения (Асва на острове Са-рема, Иру близ Таллина, Кландюкалнс на Западной Двине и др.) с мощным культурным слоем, значительным количеством очагов и остатками жилищ. Наряду с полуземлянками округлого очертания (Иру, Кландюкалнс) существовали, повидимому, также прямоугольные бревенчатые дома. Значительное преобладание среди кухонных отбросов костей домашних животных указывает на важное значение животноводства в экономике этих племен. Помимо животноводства, население занималось также земледелием, о чем свидетельствуют находки зернотерок и серпов. Кроме зерновых культур, выращивался лен. Остатки литейных формочек и тиглей говорят о местной обработке бронзы. Во второй половине I тысячелетия до н. э. у прибалтийских племен появились и некоторые изделия из железа. Глиняная посуда имела штрихованную поверхность или покрывалась сетчатым (текстильным) орнаментом. Характерные для дьяковских племен глиняные грузики на эстонских городищах не встречаются.

Одним из наиболее интересных памятников этих племен является поселение Асва на острове Сарема, Эстонской ССР, существовавшее с начала 1 тысячелетия до н. э. до первых веков нашей эры. Расположенное на узкой моренной возвышенности в 5 км от морского побережья, это поселе­ние занимало площадь свыше 4000 кв. м. Оно было обнесено каменной оградой, параллельно которой располагались постройки. Центральная часть селения отводилась, по-видимому, для содержания скота.

На городище Асва сохранились остатки построек двух типов: бревенчатых домов с глиняной обмазкой, служивших жилищами, и облегченных построек в виде навесов на столбах. Последние могли выполнять роль хозяйственных помещений.

Основным занятием обитателей городища Асва являлось скотоводство; в составе стада были лошадь, бык, свинья, коза и овца.

Большое место в хозяйстве принадлежало рыболовству и охоте на тюленя, о чем свидетельствуют многочисленные кости рыб и тюленей, а также гарпуны, рыболовные крючки и др. Вместе с тем обитателям Асва было знакомо и земледелие. Сохранились зерна пшеницы и ячменя; из технических культур лен. Среди находок встречены зернотерки, костяной и железный серпы, роговая мотыга и костяные орудия для обработки льна.

Посуда городища Асва украшена сетчатым орнаментом. Она во многом сходна с керамикой дьяковских городищ. Наряду с этим встречаются обломки сосудов, напоминающие керамику поселений лужицкой культуры Повисленья.

В отличие от дьяковских племен, ливо-эстонские племена оставили нам и могильные сооружения. Это - каменные курганы, содержащие до 10-12 захоронений в каменных ящиках. Скудный инвентарь ранних каменных курганов состоит из простых костяных булавок, более поздних - из железных булавок; в небольшом количестве встречаются предметы из бронзы. Бронза и бронзовые изделия ввозились по преимуществу с юга, при посредничестве литовских племен, а наиболее ранние изделия из железа (проушные топоры, булавки) говорят о наличии связей с Верхним Поднепровьем. Среди бронзовых предметов встречаются изделия скандинавского происхождения - шейные гривны, бритвы, булавки и пр. пребывании, повидимому, временном, скандинавских племен в прибрежной полосе территории эстонско-ливских племен свидетельствуют ладьевидные каменные могильники скандинавского типа на острове Сарема и на юго-западном побережье Рижского залива.

Очень близкими по культуре к дьяковским племенам были племена Среднего Поволжья, обитавшие ниже устья реки по Волге, Суре, Цне и Мокше и доходившие на юге до границы степей. В археологиеской литературе они называются обычно Городецкими по имени городища у с. Городец на Оке, исследо-городецких городищ, ванного В. А. Городцовым. Полагают, что обитатели городецких городищ являлись предками мордовской группы племен. Археологи отличают их по глиняной посуде, покрытой сплошным узором, напоминающим отпечаток рогожи и называемым поэтому «рогожным орнаментом». Если правы те историки, которые помещают будинов Геродота на восток от Днепра, то в этом случае будинами являлись скорее всего жившие к северу от кочевников-савроматов.

Иной характер имела культура более восточных заволжских и приуральских племен I тысячелетия дон. э. Это были предки коми, удмуртов, мери, а также угорских племен - ханте и манси (остяков и вогулов).

На Каме, Вятке, Белой и других реках Приуралья известен ряд городищ и могильников I тысячелетия до н. э., называемых обычно анань-инскими по имени могильника близ дер. Ананьино на Каме, раскопанного в 1853 г. П. В. Алабиным. Позднее ананьинские могильники и городища исследовались А. А. Спицыным и Ф. Д. Нефедовым, а в советское время А. В. Шмидтом, Н. А. Прокошевым и А. В. Збруевой. Благодаря находкам вещей южного происхождения время ананьинских древностей устанавливается достаточно точно. Древнейшие из них относятся к VII- «VI в. до н. э., большинство - к середине и второй половине I тысячелетия до н. э.

Размеры ананьинских городищ обычно очень невелики. Их длина ред­ко превышала 120-150 м, ширина составляла 50-60 м. В их пределах могло жить лишь несколько десятков человек. На городище у дер. Сви­ные Горы, в устье р. Вятки, и на Галкинском городище, в устье р. Чусовой, земляные валы были обложены плитами известняка. Наряду с городищами, в Прикамье известны остатки поселков ананьинской эпохи без следов земляных укреплений. Возможно, однако, что они были окружены деревянными оградами.

На поселении у дер. Конец Гор на Каме, в устье р. Чусовой, на городище Кара-Абыз на р. Белой и в ряде других мест были обнаружены следы несколько углубленных в землю жилищ с очагами, сложенными из камней.

При раскопках на ананьинских городищах встречаются обломки круглодонных глиняных сосудов с орнаментом в верхней части, состоящим из отпечатков гребенчатого чекана или шнура. Нередки находки бронзовых и железных изделий. Больше всего найдено предметов из жести, а также костей животных, главным образом домашних: лошади, коровы, свиньи, овцы и козы. Благодаря обилию костей, городища Прикамья и Приуралья иногда называются «костеносными».

Часто встречаются на городищах примитивные каменные зернотерки. На городище «Сорочьи горы» найдено несколько бронзовых серпов. С горо­дища у дер. Грохань и других городищ происходят костяные мотыги, прикреплявшиеся к деревянным рукояткам. Были в употреблении и бронзовые мотыги. Обработка земли производилась примитивным способом. Это было, повидимому, подсечное земледелие. Для подготовки поля выжигался участок леса, и посев совершался в золу и пережженную почву, лишь слегка разрыхленную мотыгой. Какие выращивались растения - остается пока неизвестным. На нижней Каме найдены при исследовании жилища предананьинского времени зерна проса.

Охота и рыболовство в ананьинскую эпоху играли в хозяйстве вто­ростепенную роль. Кости диких животных среди отбросов пищи составляют обычно лишь незначительный процент. Зато особое значение в эту эпоху приобрела охота на пушного зверя: соболей, куниц, лисиц, выдр и бобров, т. е. лучших пушных зверей Приуралья.

При исследовании ананьинских могильников особенный интерес представляют мужские погребения, содержащие оружие и орудия труда: бронзовые топоры-кельты, особого типа наконечники копий, бронзовые и железные, бронзовые и железные кинжалы, иногда несколько напоминающие кинжалы с фигурными рукоятками эпохи бронзы. Одним из видов оружия в ананьинскую эпоху являлись клевцы, или чеканы,- род боевого топора, характерного в то время оружия южносибирских племен. Они украшались иногда скульптурными изображениями животных или птиц. Обычны в мужских погребениях наконечники стрел, иногда кремневые и железные, чаще бронзовые и костяные, а также железные ножи; изредка встречались рыболовные крючки, украшения пояса и др. Находки удил говорят о том, что лоптади служили для верховой езды.

В женских погребениях встречаются предметы убора и украшения, разнообразные бронзовые бляшки, шейные гривны и изредка бронзовые зеркала. Орудия и оружие ананьинской эпохи поражают однотипностью форм и орнамента, что говорит о наличии массового производства, рассчитанного на обмен. Происходящие из Прикамья орудия встречаются далеко на северо-западе, вплоть до Финляндии и даже Норвегии, а также и в Западной Сибири. Очевидно, племена Приуралья, владевшие местами добычи медной руды, снабжали, как и в эпоху бронзы, своих соседей металлическими изделиями.

При исследовании городищ и могильников Прикамья найдены вещи скифского происхождения: трехгранные наконечники стрел, железное оружие и бронзовые украшения, подтверждающие сообщения Геродота о торговле скифов с далекими племенами фиссагетов и иирков. У дер. Ананьино обнаружена скифская бляха в форме свернувшегося в кольцо зверя. В Зуевском могильнике найдена крестообразная поясная привеска, подобная украшениям из Ольвии и скифских курганов. Среди находок в Прикамье оказались также отдельные вещи, происходящие из городов Причерноморья и Средиземноморья и попавшие на север, несомненно, через скифов. В могильнике у дер. Котловка найдена бронзовая бляшка с изображением, повидимому, головы Гелиоса. На селище у дер. Конец Гор обнаружена миниатюрная статуэтка египетского бога Аммона, в могильнике у дер. Ананьино встречены бусы из египетской пасты, изготовленные, вероятно, в Александрии.

Геродот сообщает о том, что в северных лесах водились выдры, бобры и другие звери, меха которых употреблялись на опушку кафтанов.

Очевидно, за этими мехами, а также и за продуктами леса, в первую очередь за медом и воском, приходили скифы и в Прикамье.

В могильниках обращают на себя внимание богатые погребения пожи­лых мужчин, повидимому, племенных вождей. В ананьинском могильнике таких погребений было встречено три. В одной могиле у черепа погребенного лежала серебряная спираль, а на шее была надета бронзовая гривна. С умершими были положены железный кинжал, бронзовая бляха, кельт и стрелы. Вторая могила, имеющая наверху кладку из каменных плит, содержала три бронзовых кельта, чекан, кинжал, железное копье, некоторые другие орудия, бронзовую гривну и серебряную спираль. Особенно интересной оказалась третья могила. Там были найдены железное копье и чекан, бронзовая бляха, шейная гривна, спираль из серебра и глиняная чаша. На поверхности земли, над могилой, была каменная кладка из тройного ряда плит и стоял камень с изображением умершего. Вождь изображен на камне во весь рост, одетым в короткий кафтан, длинные штаны и остроконечную шапку. На шее надета массивная гривна. Платье подпоясано поясом, к которому подвешены короткий меч и секира-клевец. С левой стороны изображен, повидимому, колчан.

Наряду с богатыми погребениями и погребе­ниями обычного характера, в ананьинских могильниках встречаются погребения чрезвычайно бедные, иногда вовсе лишенные вещей. Особенно много их в Зуевском могильнике. Нередко они рассматриваются в качестве погребений рабов, что, однако, является лишь предположением. Здесь имеется, конечно, в виду домашнее рабство, наблюдаемое повсеместно у племен, достигших патриархального строя.

К ананьинской эпохе в Прикамье и Приуралье восходит ряд интересных жертвенных мест, противающих некоторый свет на религиозные представления этой эпохи. Их остатки по внешнему виду мало отличаются от обыкновенных городищ. Но на месте жертвенных мест лежат мощные слои золы, угля и костей животных.

Наиболее интересное жертвенное место находится на р. Нижней Мулянке, недалеко от впадения ее в Каму, у дер. Гляденовой. Среди золы, угля и костей животных там найдено около 19 000 предметов, среди которых преобладают бусы, разнообразные мелкие бронзовые фигурки животных, птиц, змей, насекомых и людей. Найдены гакже глиняные сосуды, наконечники стрел, в том числе скифские, и некоторые другие вещи. Из этих предметов, однако, лишь часть относится к ананьинскому времени, другие принадлежат первым векам нашей эры.

В Приуралье жертвенные места имеются в пещерах. На р. Чусовой, в пещере Камень Дыроватый, расположенной высоко в отвесной скале, было обнаружено несколько тысяч наконечников стрел из кремня, кости и бронзы, причем их находили не только на полу, но и на потолке пещеры, в трещинах. Н. А. Прокошевым, исследовавшим эту пещеру, было установлено, что в пещеру стрелы могли попасть только одним путем: в нее стреляли из лука с берега р. Чусовой. Это жертвенное место

возникло еще в эпоху бронзы и продолжало существовать до I тысячелетия н. э.

Особая племенная группа обитала в I тысячелетии до н. э. в юго-восточной Прибалтике - по Западной Двине, Неману и некоторым притокам этих рек. Это были древние летто-литовские, или балтийские племена,- предки литовского и латышского народов, а также древнего племени пруссов. На востоке поселения этих племен распространились по Березине до Днепра, а кое-где они заходили и на левый берег Днепра, перемежаясь с поселениями верхнеднепровских раннеславянских племен.

По уровню и характеру своей культуры летто-литовские племена были близки верхнеднепровским славянам. В их хозяйстве большую роль играло скотоводство и земледелие. Они были знакомы с бронзовой, а начиная с середины I тысячелетия до н. э., и с железной металлургией.

На занимаемой летто-литовскими племенами территории можно различить ряд локальных групп археологи­ческих памятников, соответствующих, повидимому, племенным под­разделениям.

Для западной, прибрежной части Латвии и Литвы характерны курганы с сооружениями из камней под насыпью в центре кургана и одним или несколькими каменными венцами у основания (Дарзниеки в Латвийской ССР; Курмайчяй, Эглишки и другие в Литовской ССР). Курганы содержат трупосожжения в глиняных урнах, реже трупоположения. Район распространения этих курганов и преемствен» ная связь между ними и более поздними, памятниками дает основание приписывать их предкам племени куршей (корсь русских летописей).

Могильными памятниками южной Латвии являются большие курганы с массовыми погребениями (Резнес, Калниэши) и грунтовые могильники. Резнеские курганы расположены на бывшем острове в заливаемой половодьем пойме Западной Двины, представлявшей хорошие пастбища для животноводства. В одном из этих курганов было вскрыто 310 погребений, как трупоположений - обыкновенно в каменных ящиках, так и трупосожжений. Вещи, найденные в кургане (бронзовые бритвы и шилья, пинцет, проушные каменные топоры, привеска из янтаря и пр.), показывают, что этот могильник использовался примерно с XI до VI в. до н. э. Курганы с массовыми погребениями имеют параллели среди погре­бальных памятников бронзового века у древнепрусских племен.

Грунтовые могильники, расположенные в южной части бассейна Западной Двины и в бассейне р. Лиелупе, заключают по несколько сот могил, часто обложенных камнями и заключающих в себе как трупоположения, так и трупосожжения. Иногда могильники располагались непосредственно у открытых поселений. Для тех и других характерна особая кера­мика в виде больших сосудов баночной формы из теста с примесью дресвы, с неровной поверхностью. Курганы с массовыми захоронениями и грунтовые могильники с прилегающими к ним поселениями следует, по всей вероятности, приписывать предкам латышских племен земгалов и латгалов.

Для восточных частей Латвийской и в особенности Литовской ССР характерны многочисленные городища, или, вернее, укрепленные поселения (Мукукалне на Западной Двине, Петрашунское, Великушское, Зарасайское на территории Литвы и др.)- Их сооружали на обособленных холмах или выступающих в долине рек мысах с крутыми склонами и укрепляли с напольной стороны рвом и валом. В Литве валами и рвами укреплялись и подножия городищ («пилскалнисов»), выстроенных на обособленно стоящих холмах, чем достигалась значительная крутизна склонов. В мощном культурном слое этих городищ, свидетельствующем об их продолжительной обитаемости, встречаются кости животных, преимущественно домашних, обломки глиняной посуды, изделия из кости (булавки, шилья и т. д.), орудия из бронзы и железа. Особо отметим каменные зернотерки, указывающие на наличие земледелия.

По своему общему характеру эти городища близки к дьяковским и отличаются от них главным образом своеобразием керамики. Среди последней, кроме штрихованной, представлена керамика с защипаминапо-верхности. О связях с дьяковской культурой свидетельствуют глиняные «грузики дьяковского типа», нередко встречающиеся на литовских городищах. Более северные из этих городищ принадлежали, должно быть, предкам латгалов, а южные - древним восточнолитовским племенам.

(литва, жмудь, латыши, пруссы, ятвяги и), составляющие особую ветвь арийского племени, уже в глубокой древности (во II в.) заселяли те места, на которых их позднее застали славяне. Поселения литовцев занимали бассейны рек Неман и Зап. Двины и от Балтийского моря доходили Припяти и истоков Днепра и Волги. Отступая постепенно перед славянами, литовцы сосредоточились по Неману и Зап. Двине в дремучих лесах ближайшей к морю полосы и там надолго сохранили свой первоначальный быт. Племена их не были объединены, они делились на отдельные роды и взаимно враждовали. Религия литовцев заключалась в обожествлении сил природы (Перкунь – бог грома), в почитании умерших предков и вообще находилась на низком уровне развития. Вопреки старым рассказам о литовских жрецах и различных святилищах, теперь доказано, что у литовцев не было ни влиятельного жреческого сословия, ни торжественных религиозных церемоний. Каждая семья приносила жертвы богам и божкам, почитала животных и священные дубы, угощала души умерших и занималась гаданиями. Грубый и суровый быт литовцев, их бедность и дикость ставили их ниже славян и заставляли литву уступать славянам те свои земли, на которые направлялась русская колонизация. Там же где литовцы непосредственно соседили с русскими, они заметно поддавались культурному их влиянию.

По отношению к финским и литовским своим соседям русские славяне чувствовали свое превосходство и держались наступательно. Иначе было дело с

хазарами.

Кочевое тюркское племя хазар прочно осело на Кавказе и в южнорусских степях и стало заниматься земледелием, разведением винограда, рыболовством и торговлей. Зиму хазары проводили в городах, а на лето выселялись в степь к своим лугам, садам и полевым работам. Так как через земли хазар пролегали торговые пути из Европы в Азию, то хазарские города, стоявшие на этих путях, получили большое торговое значение и влияние. Особенно стали известны столичный город Итиль на нижней Волге и крепость Саркел (по-русски Белая Вежа) на Дону близ Волги. Они были громадными рынками, на которых торговали азиатские купцы с европейскими и одновременно сходились магометане, евреи, язычники и христиане. Влияние ислама и еврейства было особенно сильно среди хазар; хазарский хан («каган» или «хакан») со своим двором исповедовал иудейскую веру; в народе же всего более было распространено магометанство, но держались и христианская вера и язычество. Такое разноверие вело к веротерпимости и привлекло к хазарам поселенцев из многих стран. Когда в VIII столетии некоторые русские племена (поляне, северяне, радимичи, вятичи) были покорены хазарами, это хазарское иго не было тяжелым для славян. Оно открыло для славян легкий доступ на хазарские рынки и втянуло русских в торговлю с Востоком. Многочисленные клады арабских монет (диргемов), находимые в разных местностях России, свидетельствуют о развитии восточной торговли именно в VIII и IX вв., когда Русь находилась под прямой хазарской властью, а затем под значительным хазарским влиянием. Позднее, в Х в., когда хазары ослабели от упорной борьбы с новым кочевым племенем – печенегами, русские сами стали нападать на хазар и много способствовали падению Хазарского государства.

Перечень соседей русских славян необходимо дополнить указанием на

которые не были прямыми соседями славян, но жили «за морем» и приходили к славянам «из-за моря». Именем «варягов» («варангов», «вэрингов») не только славяне, но и другие народы (греки, арабы, скандинавы) называли норманнов, выходивших из Скандинавии в другие страны. Такие выходцы стали появляться с IX в. среди славянских племен на Волхове и Днепре, на Черном море и в Греции в виде военных или торговых дружин. Они торговали или нанимались на русскую и византийскую военную службу или же просто искали добычи и грабили, где могли. Трудно сказать, что именно заставляло варягов так часто покидать свою родину и бродить по чужбине; в ту эпоху вообще было очень велико выселение номаннов из Скандинавских стран в среднюю и даже южную Европу: они нападали на Англию, Францию, Испанию, даже Италию. Среди же русских славян с середины IX столетия варягов было так много и к ним славяне так привыкли, что варягов можно назвать прямыми сожителями русских славян. Они вместе торговали с греками и арабами, вместе воевали против общих врагов, иногда ссорились и враждовали, причем то варяги подчиняли себе славян, то славяне прогоняли варягов «за море» на их родину. При тесном общении славян с варягами можно было бы ожидать большого влияния варягов на славянский быт. Но такого влияния вообще незаметно – знак, что в культурном отношении варяги не были выше славянского населения той эпохи.

Первоначальный быт русских славян

Мы познакомились с теми известиями о славянах, которые позволяют нам сказать, что русские до начала самобытного политического существования имели несколько веков примитивной жизни. Древние писатели византийские (Прокопий и Маврикий) и германские (гот Иордан) раскрывают нам и черты первоначального быта славян, с которыми интересно познакомиться, чтобы уяснить себе, в каком положении, на какой степени общественного развития застает славян история. Придя в пределы теперешней России, в Поднепровье, славяне не нашли здесь такой культуры и цивилизации, как германские племена, вторгшиеся в Западно-Римскую империю. Последние сами должны были подняться до той высоты, на которой стояли туземцы; славяне же предстают перед нами в достаточной чистоте примитивного быта. Об этом быте еще в XVIII в. сложились два воззрения. Представителем первого был известный

другая же теория получила окончательное развитие в «Истории русской жизни» недавно умершего ученого

И. Е. Забелина.

Шлецер представлял себе первоначальный быт славян не выше быта дикарей ирокезцев. Еще летописец говорил, что славяне «живяху звериньским образом»; так думал и Шл Первые семена гражданственности и культуры, по его мнению, были брошены варягами, которые вызвали славян за собой на историческую арену. Это взгляд, очевидно, крайний. Забелин же («История русской жизни», 2 тома. М., 1876– 1879) рисует нам быт славян русских в IX-Х вв. очень сложным и высоко развитым и впадает поэтому в иную крайность. Отрешимся от этих двух точек зрения и рассмотрим, какие несомненные данные для выяснения этого вопроса можем мы найти у древних источников.

Прежде всего – славяне народ не кочевой, а оседлый. Уже Тацит, который сближает их с сарматами, отмечает, что они были диким народом, но отличались от сарматов тем, что жили оседло и строили дома. Оседлость славян надо понимать в том смысле, что главный капитал их состоял не в стадах и табунах, а в земле, и хозяйство было основано на эксплуатации земли. Но эта оседлость была не прочна, так как, итощив пашню на одном месте, славяне легко покидали свое жилище и искали другого. Таким образом, поселки славян имели первоначально очень подвижный хара Об этом согласно свидетельствуют и греческие писатели и летописец, который говорит о древлянах и вятичах так, что можно понять, что они только что принялись за обработку земли. Древляне, которые, по словам летописца, «живяху звериньским образом», уже ко времени летописца «делают нивы своя и земля своя». Области, в которых приходилось жить и пахать славянам, были лесные, поэтому рядом с земледелием возникла и эксплуатация лесов, развиты лесные промыслы, бортничество и охота с целью промышленною. Воск, мед и шкуры были искони предметами торговли, которыми славилась Русь на Дунае. Святослав, например, желая остаться на Дунае, говорит:

«Хочу жити в Переяславце на Дунае, яко то есть середа в земли моей, яко ту вся благая сходятся»; и далее он перечисляет, что привозят туда из Греции и Рима, а о Руси говорит: «Из Руси же скора и мед, воск и челядь». Охота на пушного зверя составляла один из основных промыслов славян, точно так же, как изделия из дерева (лодки и т. п.).

В оборот хозяйственной жизни славян издавна входила и торговля. На пространстве от южного побережья Балтийского моря до Урала и Волги находят клады с арабскими (куфическими) монетами, относящимися к VIII, даже и к VII в. Если принять во внимание, что у арабов был обычай при каждом халифе перечеканивать монеты, то можно приблизительно точно определить время, по крайней мере, век, в котором зарыт клад. На основании этого и делают вывод, что в VIII, IX и Х вв. те народы, которые жили на Руси, вели торговлю с арабами. Эти археологические предположения совпадают с рассказами арабских писателей, которые передают нам, что арабы торговали в пределах нынешней России и, между прочим, с народом Росс. Велась торговля, вероятно, речными путями, по крайней мере, клады своим местонахождением намекают на это. О размерах торговых оборотов мы можем судить, по тому, что у Великих Лук и недавно у Твери найдены клады в несколько тысяч рублей. Возможность зарыть в одном кладе столько ценностей показывает, что торговля велась большими капиталами. В торговле с Востоком для славян, как мы уже видели, большое значение имели хазары, открывшие им безопасный путь к Каспийскому морю. Под покровительством этих же хазар славяне проникли и в Азию. Это было одно направление торговли славян-русских. Второе вело в Грецию на юг. Древний договор Олега с греками показывает, что подобные торговые договоры писались уже и раньше и что в Х в. сложились уже определенные формы и традиции торговых сношений. Указывают и еще торговый путь, который шел из Руси в Западную Европу. Профессор Васильевский, основываясь на хороших данных, говорит, что славяне в глубокой древности под именем «ругов» постоянно торговали на верхнем Дунае. Таким образом, сведения, которые мы имеем от древнейшей поры, показывают, что рядом с земледелием славяне занимались и торговлею; а при таком условии мы можем предположить у славян раннее существование городов как торгово-промышленных центров. Этот вывод – вывод несомненный – проливает яркий свет на некоторые явления древней киевской жизни. Хотя Иордан и утверждал, что у славян не было городов, тем не менее с первого же времени исторической жизни славян мы видим у них признаки развития городской жизни. Скандинавские саги, знакомые с Русью, зовут ее «Гардарик», т.е. страна городов. Летопись уже не помнит времени возникновения на Руси многих городов, они были «изначала». Главнейшие города древней Руси (Новгород, Полоцк, Ростов, Смоленск, Киев, Чернигов) все расположены на речных торговых путях и имели значение именно торговое, а не были только пунктами племенной обороны.

Вот те несомненные данные о первоначальном быте славян, которые показывают, что последние были далеко не диким народом, что летописец впал в неточность, говоря, что в большинстве своем они «живяху звериньским образом»; но, с другой стороны, у нас нет никакой возможности доказать, что этот быт достигал высоких степеней общественной культуры.

Какую же внутреннюю организацию имели славяне? Разрешение этого вопроса вводит нас в интересную полемику.

Быт славян вначале был несомненно

племенной.

На первых страницах летописец постоянно называет их по племенам; но, читая летопись далее, мы видим, что имена полян, древлян, вятичей и т. п. постепенно исчезают и заменяются рассказами о волостях: «Новгородци бо изначала и Смоляне и Кыяне и Полочане и вся

волости),

якоже на думу, на веча сходятся»,

– говорит летописец и под именем этих «властей» разумеет не членов какого-либо племени, а жителей городов и волостей. Таким образом, быт племенной, очевидно, перешел в быт волостной. Это не подлежит сомнению, нужно только понять, какое общественное устройство действовало внутри крупных племен и волостей. Из каких мелких союзов состояли сперва племена, а затем волости? Какая связь скрепляла людей: родовая, или соседственная, территориальная? Дерптский профессор Эверс в 1826 г. издал книгу «Das aelteste Recht der Russen», в которой впервые попробовал дать научный ответ на эти вопросы (его книга переведена и на русский язык). Во-первых, он отмечает у славян факт

владения при отсутствии личной собственности; во-вторых, в летописи постоянно упоминается о роде: «живяху

Святослав «имаше за убиенные глаголы: яко

его возьмет»; и в-третьих, «Русская правда» умалчивает о личной поземельной собственности. На основании этих данных и возникла теория, по которой славяне, на первых ступенях жизни, жили родом, по образцу рода римского, т.е. жили обществами, построенными на родовых началах; во главе рода стояла власть родовладыки – авторитет патриархальный. Со смертью родовладыки родовая собственность не делилась, а движимое и недвижимое имущество все находилось во владении рода. Родовой быт действительно исключал возможность личного владения. Теория Эверса была принята нашей «школой родового быта»:

Соловьев

развили ее и перенесли в сферу политической истории. Но когда родовая теория легла в основание всей нашей истории, она встретила беспощадного критика в лице известного славянофила

К. С. Аксакова,

выступившею со статьею «О древнем быте у Славян вообще и у Русских и особенности», и историков-юристов

Они утверждают, что слово «род» в летописи употребляется не как римское «genus», что оно имеет несколько значений, так как иногда под ним подразумевается семья (в сказаниях о Кие, Щеке и Хориве), иногда род (в призвании князей); стало быть, народ, а с ним и летописец под этим словом понимали различные вещи. Общее же владение и отсутствие личного землевладения могут доказывать не родовые формы быта, а общинную организацию. Под ударами критики родовое учение потеряло свою непреложность; стали говорить, что родовой быт существовал лишь во времена глубокой древности. быть может, доисторические, а затем заменился общинным. Учение об общине было развито Аксаковым и Беляевым. По их мнению, славяне жили общиною не на основании физиологических, кровных начал, а в силу совместного жительства на одних и тех же местах и единства хозяйственных, материальных интересов. Общины управлялись властью избранных старшин, так называемым

Мелкие общины или

сливались в

которые уже были общинами политическими. В первоначальных рассуждениях об общине было много неопределенного. Гораздо удачнее, конкретнее поставил вопрос о первоначальном быте славян профессор

Леонтович (

его поддержал

Бестужев-Рюмин).

Взгляды Леонтовича известны под названием теории

задружно-общинного быта.

По этой теории родственные славянские семьи не принимали строгой родовой организации, но жили, не забывая своего физического родства, уже на началах территориальных, соседственных. Образцом подобного рода общин была сербская задруга. В трудах позднейших этнографов (г-жи А. Я. Ефименко) указано было на

существование своеобразных общин архаического склада и у русских людей

в историческое уже время. Эти труды окончательно позволяют утверждать, что у славян на первой стадии исторической жизни существовал своеобразный общинный, а не родовой быт.

Если же славяне не держались исключительно кровного быта и легко соединялись в общины по интересам хозяйственным, то можно объяснить, как и почему племенной быт скоро распался и заменился волостным. В первое время своей жизни на Ильмене и Днепре наши предки жили «каждый своим родом и на своих местах, владея каждый родом своим». Родовые старейшины, по этому определению летописца, имели большую власть в своем роде; а сойдясь вместе на совет

они решали дела за все свое племя. Но так бывало только в особо важных случаях, например, в минуты общей опасности, грозившей всему племени. Стечением же времени, когда племена и роды расселились на больших пространствах, не только ослабела связь между родами, но распадались и самые роды, поделившись на самостоятельные семьи. Каждая отдельная семья на просторе заводила свою особую пашню, имела свои особые покосы, особо охотилась и промышляла в лесах. Общая родовая собственность переставала существовать, когда расходились семьи, составлявшие род. Она заменялась собственностью семейною. Точно так же переставала действовать и власть родовладыки: он не мог управлять сразу всеми хозяйствами родичей, потому что эти хозяйства были разбросаны на больших расстояниях. Власть родовладыки переходила к отцу каждой отдельной семьи, к домовладыке. С распадением родовых связей родичи перестали чувствовать свое взаимное родство и в случае нужды соединялись для общих дел уже не по родству, а по соседству. На общий совет

сходились домохозяева известной округи, и родные друг другу и неродные одинаково. Соединенные одним каким-нибудь общим интересом, они составляли общину (задугу, вервь) и избирали для ведения общих дел выборных старейшин. Так древнейшее родовое устройство заменялось постепенно общинным, причем в состав общин могли входить семьи, принадлежащие не только к разным родам, но даже к разным племенам. Так бывало в тех местах, где соседили друг с другом различные племена, или же в тех местах, куда одновременно шла колонизация от нескольких племен (например, в верхнем Поволжье, которое заселялось и от кривичей и от вятичей).

С развитием по русским рекам торгового движения к черноморским и каспийским рынкам в земле славян стали возникать большие города. Такими были: Киев – у полян, рынкам в земле славян стали возникать большие города. Такими были: Киев – у полян, Чернигов – у северян, Любеч – у радимичей, Смоленск и Полоцк – у кривичей, Новгород – у ильменских славян Подобные города служили сборными пунктами для купцов и складочными местами для товаров. В них встречались торговые иноземцы, варяги по преимуществу, с русскими промышленниками и торговцами; происходил торг, составлялись торговые караваны и направлялись по торговым путям на хазарские и греческие рынки. Охрана товаров в складах и на путях требовала вооруженной силы, поэтому в городах образовались военные

или товарищества, в состав которых входили свободные и сильные люди (витязи) разных народностей, всего чаще варяги. Во главе таких дружин стояли обыкновенно варяжские предводители

(по-славянски конунг – князь). Они или сами торговали, охраняя оружием свои товары, или нанимались на службу в городах и оберегали города и городские торговые караваны, или же, наконец, конунги захватывали власть в городах и становились городскими владетельными

князьями.

А так как городу обыкновенно подчинялась окружавшая его волость, то в таком случае образовывалось целое княжество, более или менее значительное по своему пространству. Такие варяжские княжества были основаны, например, Аскольдом и Диром в Киеве, Рюриком в Новгороде, Рогволодом в Полоцке. Иногда княжеская власть возникала у славянских племен и независимо от варяжских конунгов: так, у древлян был свой местный князь по имени Мал («бе бо имя ему Мал, князю Деревьску», – говорит современник).

Появление городов, а с ними торговых иноземцев и военных дружин на Руси колебало старый племенной быт русских племен еще больше, чем расселение на новых местах. Люди, собиравшиеся в города из разных мест, выходили из своих родовых союзов и соединялись по своим делам и занятиям в иные сообщества: становились воинами-дружинниками, вступали в торговые компании, обращались в городских промышленников. Вместо патриархального соединения родичей нарождались общественные классы в нашем смысле слова: людей военных, торговых, промышленных, которые зависели уже не от родовладык, а от городских властей – князей и хозяев. И те люди, которые оставались в волостях на своих пашнях и лесных угодьях, тоже чувствовали на себе влияние городов с их торговлею и промыслами. В прежнее патриархальное время каждый род и даже каждая семья, жившая особым двором, имела свое обособленное хозяйство. Каждый для себя пахал землю и охотился, сам себя обстраивал своим лесом, одевался и обувался в ткани и кожи своего собственного изделия; каждый сам для себя изготовлял все необходимые орудия. Со стороны ничего не покупалось и на сторону ничего не продавалось. Запасалось и готовилось впрок только то, что необходимо было для своей семьи или рода. Такое хозяйство, не зависимое от других и не знающее торгового обмена продуктов, называется «натуральным». Когда на Руси развилась торговля и выросли города, на городские рынки стал требоваться товар, всего более мед, воск и меха, бывшие главными предметами русского вывоза. Эти предметы добывались в лесах деревенским людом. Под влиянием спроса из городов их стали добывать уже не только для себя, но и на продажу: из предмета домашнего потребления их обратили в товар и меняли на другие ценности или продавали на деньги, которых раньше не знали. Там, где прежде всего производили сами для себя и сами же все потребляли, понемногу начали многое покупать со стороны и запасать товары для продажи, или копить доходы за проданные товары, иначе говоря, образовывали капиталы. Вместо натурального хозяйства начиналось денежное.

Так постепенно изменялся тип жизни наших предков. Из патриархального родового и племенного быта славяне понемногу переходили к общинному устройству и соединялись под влиянием главных «старейших» городов в волости или княжества, в которых объединяли людей уже не родственные отношения, а гражданские и государственные. С течением времени отдельные городские и племенные волости и княжества собрались вместе и объединились под одною государственною властью. Тогда началось единое Русское государство; но оно вначале не отличалось внутренней сплоченностью и однородностью. Когда знаменитый князь Олег брал дань на греках, то брал ее не только для себя, но и на города: «По тем бо городом

седяху велиций князи,

под Олгом суще». Киевский князь еще терпел других, себе подобных.

Киевская Русь

Образование Киевского княжества

Вопрос об образовании одного на Руси великого княжения (Киевского) приводит нас к вопросу о варягах-руси, которым приписывается водворение на Руси политического единства и порядка.

Кто же были эти варяги-русь, покорившие сперва Новгород, а затем и Киев? Вопрос этот возник в русской историографии уже давно, но исследования за 150 лет настолько осложнили его, что и теперь разрешать его нужно очень осторожно.

Остановимся прежде всего на двух местах летописи, местах важных, которые, в сущности, и породили варяжский вопрос: 1) летописец, перечисляя племена, жившие по берегам Балтийского моря, говорит: «По сему же морю Варяжскому (т.е. Балтийскому) седят Варязи»… «и то Варязи:

Свей, Урмане (норвежцы), Готе, Русь, Англяне». Все это северогерманские племена, и варяги поставлены среди них, как их родовое имя среди видовых названий. 2) Далее в рассказе летописца о призвании князей читаем: «Идоша за море к варягам-руси, сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзи зовутся Свеи, друзии же Англяне, Урмяне, друзии Готе тако и си». Таким образом, по словам летописи, из варягов одни назывались русью, другие англянами, урманами и т. д.; летописец, очевидно, думает, что русь есть одно из многих варяжских племен. На основании этих и других показаний летописей ученые стали искать более точных сведений и увидели, что варягов знал не только наш летописец, но и греки. Слово «варяг» писалось с юсом и, стало быть, произносилось как «варенг». Такое слово встречается и у греческих писателей и служит совершенно определенным понятием – у греков под именем Bapayjoi (варанги) разумелись наемные дружины северных людей, норманнов, служивших в Византии. С тем же значением северных дружин встречается слово

(варанги) и в скандинавских сагах; арабские писатели также знают варангов как норманнов. Следовательно «варанги» представляют собою нечто вполне определенное в смысле этнографическом – дружину норманского происхождения. В последнее время удалось, как кажется, определить точно и родину варягов, т.е. страну Варангию, благодаря одному известию, найденному и напечатанному профессором Васильевским в его статье «Советы и ответы Византийского боярина XI века». Этот византийский боярин, пересказывая известную скандинавскую сагу о Гаральде, прямо называет Гаральда сыном короля Варангии, а известно, что Гаральд был из Норвегии. Так отождествляются Норвегия и Варангия, норвежцы и варяги. Этот вывод очень важен в том отношении, что раньше была тенденция толковать слово варанги, как техническое название бродячего наемного войска (варяг – враг – хищник – бродячий); на основании такого понимания Соловьев нашел возможным утвержать, что варяги не представляли отдельного племени, а только сбродную дружину и не могли иметь племенного влияния на славян.

Итак варяги – норманны. Но этот вывод еще не решает так называемого «варяго-русского» вопроса, потому что не говорит нам, кто назывался именем

Летописец отождествил варягов и русь; теперь же ученые их различают и для этого имеют свои основания. У иностранных писателей

не смешивается с варягами и делается известной раньше варягов. Древние арабские писатели не раз говорят о народе

и жилища его помещают у Черного моря, на побережье которого указывают и город

В соседстве с печенегами помещают

в Черноморье и некоторые греческие писатели (Константин Багрянородный и Зонара). Два греческих жития (Стефана Сурожского и Георгия Амастридского), разработанные В. Г. Васильевским, удостоверяют присутствие народа

на Черном море в начале IX в., стало быть, ранее призвания варягов в Новгород. Ряд других известий также свидетельствует о том, что варяги и русь действуют отдельно друг от друга, что они не тождественны. Естественно было бы заключить отсюда, что имя руси принадлежало не варягам, а славянам и всегда обозначало то же, что оно значило в XII в., т.е.

Киевскую область

с ее населением. Так и склонен решать дело Д. И. Иловайский. Есть, однако, известия, по которым считать русь славянским племенным названием нельзя.

Первые из этих известий – Бертинские летописи, составлявшиеся в монархии Карла Великого. В них говорится, что в 829 г. цареградский император Феофил отправил послов к Людовику Благочестивому, а с ними людей: «Rhos vocari dicebant» – т.е. людей, назвавших себя россами и посланных в Византию их царем, называемым Хаканом («rex illorum Chacanus vocabulo»). Людовик спросил у них о цели их прихода; они отвечали, что желают вернуться к себе на родину через его, Людовика, землю. Людовик заподозрил их в шпионстве и стал разузнавать, кто они и откуда. Оказалось, что они принадлежат к шведскому племени (eos gentis esse Sueonum). Таким образом в 839 г. русь относят к шведскому племени, чему в то же время как будто противоречит имя их царя – «Chacanus» – Хакан, вызвавшее много различных толкований. Под этим именем одни разумеют германское, скандинавское имя «Гакон», другие же прямо переводят это «Chacanus» словом «каган», разумея здесь хазарского хана, который назывался титулом «казан». Во всяком случае известие Бертинских летописей сбивает до сих пор все теории. Не лучше и следующее известие: писатель Х в.

Лиутпранд Кремонский

говорит, что «греки зовут Russos тот народ, который мы зовем Nordmannos – по месту жительства (а position loci)», и тут же перечисляет народы «печенеги, хазары, руссы, которых мы зовем норманнами». Очевидно, автор запутался: вначале он говорит, что русь – это норманны потому, что они живут на севере, а вслед за тем помещает их с печенегами и хазарами на юге России.

Таким образом, определяя варягов как скандинавов, мы не можем определить руси. По одним известиям, русь – те же скандинавы, по другим – русь живет у Черного, а не у Балтийского моря, в соседстве с хазарами и печенегами. Самый надежный материал для определения национальности

остатки ее языка – очень скуден. Но на нем-то главным образом и держится так называемая норманнская школа. Она указывает, что собственные имена князей руси – норманнские, – Рюрик (Hrurikr), Аскольд (Осколд, Hoskuldr), Трувор (Трувар, Торвард), Игорь (Ингвар), Олег, Ольга (Helgi, Helga; у Константина Багрянородного наша Ольга называется Elya), Рогволод (Рагнвальд); все эти слова звучат по-германски. Название Днепровских порогов у Константина Багрянородного (в сочинении «Об управлении империей») приведено

по-русски

по-славянски,

звучат не по-славянски и объясняются из германских корней (Юссупи, Ульворси, Генадри, Ейфар, Варуфорос, Леанти, Струвун); напротив, те имена, которые Константин Багрянородный называет славянскими, действительно славянские (Островунипрах, Неясит, Вулнипрах, Веруци, Напрези). В последнее время некоторые представители норманнской школы, настаивая на различии руси и славян, ищут Руси не на скандинавском севере, а в остатках тех германских племен, которые жили в первые века нашей эры у Черного моря; так, профессор Будилович находит возможность настаивать на готском происхождении Руси, а самое слово Русь или Рос производит от названия готского племени (произносится «рос»). Ценные исследования Васильевского давно шли в том же направлении и от их продолжателей можно ждать больших результатов.

К норманнской школе примыкает и оригинальное мнение А. А. Шахматова: «Русь – это те же норманны, те же скандинавы; русь – это древнейший слой варягов, первые выходцы из Скандинавии, осевшие на юге России раньше, чем потомки их стали оседать на менее привлекательном лесистом и болотистом славянском севере». И в самом деле, кажется, всего правильнее будет представлять дело так, что русью звали в древности не отдельное варяжское племя, ибо такого не было, а варяжские дружины вообще. Как славянское название сумь означало тех финнов, которые сами себя звали suomi, так у славян название русь означало прежде всего тех заморских варягов – скандинавов, которых финны звали ruotsi Это название русь ходило среди славян одинаково с названием

чем и объясняется их соединение и смешение у летописца. Имя

переходило и на славянские дружины, действовавшие вместе с варяжской русью, и мало-помалу закрепилось за славянским Поднепровьем.

В таком состоянии находится ныне варяго-русский вопрос (доступнейшее его изложение в труде датского ученого

Вильгельма Томсена,

русский перевод которого «Начало русского государства» издан отдельной книгой и в «Чтениях Московского Общества Истории и Древностей» за 1891 г., книга 1). Наиболее авторитетные силы нашей научной среды все держатся воззрений той норманнской школы, которая основана еще в XVIII в. Байером и совершенствовалась в трудах позднейших ученых (Шлецера, Погодина, Круга, Куника, Васильевского). Рядом с учением, господствующим давно, существовали и другие, из которых большую пользу для дела принесла так называемая

славянская школа.

Представители ее, начиная с Ломоносова, продолжая Венелиным и Морошкиным, далее Гедеоновым и, наконец, Иловайским, пытались доказать, что Русь всегда была славянской. Оспаривая доводы школы норманнской, эта славянская школа заставила не раз пересматривать вопрос и привлекать к делу новые материалы. Книга Гедеонова «Варяги и Русь» (два тома: Пг., 1876) заставила многих норманнистов отказаться от смешения варягов и руси и тем самым сослужила большую службу делу. Что касается до иных точек зрения на разбираемый вопрос, то о существовании их можно упомянуть лишь для полноты обзора

(Костомаров

одно время настаивал на литовском происхождении руси,

на происхождении финском).

Знать положение варяго-русского вопроса для нас важно в одном отношении. Даже не решая вопроса, к какому племени принадлежали первые русские князья с их дружиною, мы должны признать, что частые известия летописи о варягах на Руси указывают на сожительство славян с людьми чуждых, именно германских племен. Каковы же были отношения между ними, и сильно ли было влияние варягов на жизнь наших предков? Вопрос этот не раз поднимался, и в настоящее время может считаться решенным в том смысле,

что варяги не повлияли на основные формы общественного быта наших предков-славян.

Водворение варяжских князей в Новгороде, затем в Киеве не принесло с собой ощутительного чуждого влияния на жизнь славян, и сами пришельцы, князья и их дружины, подверглись на Руси быстрой славянизации.

Итак, вопрос о начале государства на Руси, связанный с вопросом о появлении чуждых князей, вызвал ряд изысканий, не позволяющих вполне верить той летописной легенде, которая повествует о новгородцах, что они, наскучив внутренними раздорами и неурядицами, послали за море к варягам-руси с знаменитым приглашением: «Земля наша велика и обидна, а наряда (в некоторых рукописях:

нарядник) в ней нету, до поидете княжить и владеть нами»; и пришел к ним Рюрик и два его брата «с роды своими», «пояша по себе всю русь». Эпический характер этого рассказа ясен из сравнения с другими подобными: известно сказание английского летописца Видукинда о таком же точно призвании бриттами англосаксов, причем и свою землю бритты хвалили теми же словами, как новгородцы свою: «terram latam et spatiosam et omnium rerum copia refertam».

Сквозь красивый туман народного сказания историческая действительность становится видна лишь со времени новгородского правителя или князя Олега (879-912) [*Здесь и далее указаны годы правления князей. –

], который, перейдя с Ильменя (882) на Днепр, покорил Смоленск, Любеч и, основавшись в Киеве на житье, сделал его столицею своего княжества, говоря, что Киев будет «матерью городов русских». Олегу удалось объединить в своих руках все главнейшие города по великому водному пути. Это была его первая цель. Из Киева он продолжал свою объединительную деятельность: ходил на древлян, затем на северян и покорил их, далее подчинил себе радимичей. Под его рукою собрались, таким образом, все главнейшие племена русских славян, кроме окраинных, и все важнейшие русские города. Киев стал средоточием большого государства и освободил русские племена от хазарской зависимости. Сбросив хазарское иго, Олег старался укрепить свою страну крепостями со стороны восточных кочевников (как хазар, так и печенегов) и строил города по границе степи.

Но объединением славян Олег не ограничился. По примеру своих киевских предшественников Аскольда и Дира, сделавших набег на Византию, Олег задумал поход на греков. С большим войском «на конях и на кораблях» подошел он к Константинополю (907), опустошил его окрестности и осадил город. Греки завели переговоры, дали Олегу «дань», т.е. откупились от разорения, и заключили с Русью договор, вторично подтвержденный в 912 г. Удача Олега произвела глубокое впечатление на Русь: Олега воспевали в песнях и его подвиги изукрасили сказочными чертами. Из песен летописец занес в свою летопись рассказ о том, как Олег поставил свои суда на колеса и по суху на парусах «через поля» пошел к Царюграду. Из песни же, конечно, взята в летопись подробность о том, что Олег, «показуя победу», повесил свой щит в вратах Царяграда. Олегу дали прозвание «вещего» (мудрого, знающего то, что другим не дано знать). Деятельность Олега в самом деле имела исключительное значение: он создал из разобщенных городов и племен большое государство, вывел славян из подчинения хазарам и устроил, путем договоров, правильные торговые сношения Руси с Византией; словом, он был создателем русско-славянской независимости и силы.

По смерти Олега вступил во власть

(912-945), по-видимому, не имевший таланта ни воина, ни правителя. Он сделал два набега в греческие владения: на Малую Азию и на Константинополь. В первый раз он понес жестокое поражение в морском бою, в котором греки применили особые суда с огнем и пускали «трубами огнь на ладьи русские». Во второй раз Игорь не дошел до Царяграда и помирился с греками на условиях, изложенных в договоре 945 г. Этот договор считается менее выгодным для Руси, чем договор Олега. В кампании Игоря против греков принимали участие и печенеги, впервые при Игоре напавшие на Русскую землю, а затем помирившиеся с Игорем. Игорь погиб в стране древлян, с которых он хотел собрать двойную дань. Его смерть, сватовство древлянского князя Мала, желавшего взять за себя вдову Игоря Ольгу, и месть Ольги древлянам за смерть мужа составляют предмет поэтического предания, подробно рассказанного в летописи.